записки на салфетках...

 …он сидел на скамейке под тенистым деревом на улице Иегуда Халеви.
Может я бы и не обратил на него внимание, если бы не пластинка. Да, да – виниловая пластинка, символ ностальгических 70-х. На изрядно потрепанном конверте большими буквами было написано: «Хава Альберштейн поет на идиш». На иврите, кстати, было написано.
            А у меня был насморк. Обычный сезонный насморк, знаете, который часто случается при переключении кондиционеров с зимнего режима на летний.
Из носа текло так…  хотя не об этом разговор. Но текло сильно. И никаких салфеток не хватало. Поэтому я заходил в любое кафе по дороге и нагло брал там пачку салфеток. С такой пачкой я мог дойти до… следующего кафе. Именно так случилось и тогда. Я шел по улице, утирая одной рукой нос, а во второй была пачка салфеток.
- Молодой человек, Вы бы не могли дать мне одну салфетку? – обратился он ко мне, как раз, когда я на ходу закончил читать надпись на пластинке.
- Пожалуйста, - я протянул ему несколько салфеток.
Он взял только одну, развернул ее, словно желая убедиться, что я не успел ею воспользоваться, затем сложил ее еще дважды и начал тщательно вытирать свои черные туфли.
А туфли его блестели как свежесколотый антрацит.

• любишь Хаву или песни на идиш? – спросил я его.


• Я не знаю идиш, - грустно ответил он.

И тут я удивился. Передо мной на скамеечке сидел очень пожилой человек, лет 70, а может и 80…  Совершенно белые волосы, светлая кожа, тщательно выбрит. Я видел, что он явно ашкенази. Ашкеназский еврей таких лет и не знает идиш? Это уже само по себе было удивительным.

• а ты знаешь? – спросил меня старик.


• Знаю, - ответил я – не очень хорошо, скорее даже плохо, но знаю.

Я почувствовал, что старик не прочь поговорить, а я никуда не торопился. И насморк неожиданно прошел, как по волшебству. И я присел рядом. Спросив разрешения, я закурил трубку.

• я уже давно не курю, - сказал старик, втянув немного дыма. Я молча выжидал…  Я знал, чего жду!

… я родился в Тель-Авиве в 1929-м. Родители мои из Салоник, - он начал рассказывать, словно говорил сам с собой, не глядя на меня.
В Салониках на идише говорили только банкиры. И ювелиры. А здесь, в Тель-Авиве, мы жили в квартале Макаби (сегодня это квартал Флорентин).  Там говорили на греческом, на болгарском, на турецком, на фарси…  Только на идише не говорили. Тогда – не говорили. Вот я и не знаю идиш. А сейчас все бы отдал, чтобы выучить несколько фраз, да уже голова не та.. не запоминает.
Пластинка? Понимаешь, я уже стар. Жена умерла. Сын погиб. Есть у меня дочь, но она живет в Австралии.  Лететь туда очень далеко… Ты знаешь – где эта Австралия?  Так вот. Я стар и я один. Но у меня есть подруга.  Не смейся – это же не зависит от возраста.
Она из Польши. Из этих…  ну, ты знаешь… у нее номер на руке. И она тоже одна. Сегодня у нее день рождения. Я купил ей эту пластинку, потому что она очень любит песни на идиш. Целый день может слушать. Сейчас мало кто слушает такие пластинки – сегодня другая музыка.
Мне тоже нравится. Я в магазине слушал, но слов не понимаю. И мальчики в магазине не понимают. А я хочу ей приятный подарок сделать…

Я перевел ему, о чем были эти песни. О еврейской маме, о еврейском местечке. О том, чего уже нет. И еще о памяти.  Потому что скоро совсем не останется таких трогательных стариков. Хорошо бы нам сохранить память!